"Бедный, бедный Гоголь!", Надежда Емельянова "Южный Урал" №29 от 28.04.2013 г.

В театре музкомедии премьера. Не стопроцентная, конечно, но все-таки. Новый режиссер, другие актеры, а если те же, то в других ролях. И название иное – не «Шальная масть», а «Инкогнито из Петербурга». Зато неизменными остались авторы – бессмертный Гоголь с его «Ревизором», по мотивам которого сотворен мюзикл, а также современные интерпретаторы - композитор Виктор Плешак и поэт-либреттист Олег Ернев.

В этот раз реанимации музыкального варианта гоголевской комедии, предпринятой молодым режиссером Денисом Радченко, придается особое значение. Не только театральные работники, но и учителя оренбургских образовательных учреждений надеются донести до старшеклассников смысл и ценность этого произведения не столько в процессе углубленного изучения художественных средств, использованных писателем (ну не хотят нынешние недоросли читать даже малоформатные классические сочинения!), сколько с помощью сценического действа. Уже на первых премьерных показах в зале можно было увидеть немало зрителей-подростков.

Что должно было определить успех спектакля? Очевидно, в первую очередь музыка - искусство, наиболее близкое молодежи. Композитор предложил вполне соответствующую жанру «нарезку» с легкими музыкальными фрагментами, разностилевыми (от частушечно-попсовых до романсовых) вариациями хитов. В общем, здесь все как бы на своем месте. Не без некоторого сожаления можно смириться и с тем, что мюзикл идет не под оркестр, а под инструментальную фонограмму и артисты поют с микрофонами. Правда, иногда портили впечатление излишние децибелы, но, скорее всего, молодую публику, закаленную тяжелым роком, это не напрягает. 

 Художник-постановщик Светлана Ныч придумала многоплановые декорации, дополненные символическими атрибутами, и стильные костюмы: с одной стороны, они отражают гоголевскую эпоху, а с другой - содержат некие намеки, как, например, полосатые фраки, которые, подобно ружью, в конце концов «выстреливают».

Надо отдать должное творческому стремлению большинства актеров наделить своих персонажей специфическими чертами характера, с помощью выразительной интонации и сценической пластики создать персонифицированные образы действующих лиц. И вроде бы все они узнаваемы и главная фабула, а также интрига в спектакле сохранены. Однако, как сказал один хороший поэт, речь не о том, но все же, все же…

К сожалению, от оригинального слога Николая Васильевича остались, что называется, рожки да ножки. Кое-кто из скороспелых рецензентов причислил либретто Олега Ернева к разряду современной классики, хотя подобные опусы никогда и не лежали рядом с настоящей литературой. У нас любят называть иные тексты стихами только за то, что они написаны столбиком. Но оставим на совести столичного либреттиста топорность поэтического переложения гоголевской прозы, все-таки стилистические изъяны зачастую скрашены музыкой и вокалом.

Больше всего возражений вызывает явное смещение именно смысловых, идейных акцентов, заложенных в литературном первоисточнике. Характеризуя свою пьесу как комедию общественную, Гоголь неоднократно подчеркивал глубокое обобщающее содержание образов, ее населяющих. Писатель выступал с обличением всей бюрократической системы, всего режима, основанного на произволе одних и безоговорочном подчинении других. Таким образом, сатира Гоголя направлена против общего порядка, и в наши дни это противостояние, как никогда, приобрело актуальное звучание, буквально накладываясь на реалии российской жизни.

Слушая реплики, сочиненные современным переписчиком классики, невольно ловишь себя на мысли: да читал ли он Гоголя? Или по образу и подобию сегодняшнего школяра знакомился с пьесой по краткому содержанию?

Мюзикл рожден в лихие 90-е, когда во имя ложной свободы низвергли последние нравственные устои, осмеяли традиции, перелицевали ценности. Стало все можно, в том числе и в искусстве, ничего не стыдно, даже по отношению к собственным детям. Правда, в разных театрах постановки с текстом Ернева варьировались в зависимости от личностных качеств режиссеров, в той или иной мере осознающих степень своей ответственности перед великой русской литературой и зрителями. Так, автор рецензии на красноярский спектакль подчеркивает, что в оригинале либретто было скабрезное и пошлое и театру пришлось основательно поработать над его литературной редакцией. В другом случае критика иронизирует по поводу смелости авторов в подходе к хрестоматийному материалу: «…визуальный ряд современных постановок просто зашкаливает. Формы больше, чем смысла, и этой форме катастрофически не хватает вкуса и меры…»

В немалой степени эти претензии можно адресовать и оренбургской премьере. То, чему придавал такое значение Николай Васильевич, ушло на второй план, уступив место адюльтеру с любовными треугольниками, в которых соперничество Анны Андреевны и Марьи Антоновны натурализованы на грани фола, а «сотрудничество» в амурных делах Хлестакова и Осипа насыщены самым махровым цинизмом. Одно дело флирт с прицелом на выгодное замужество, высмеянный Гоголем, и совсем другое – сцены, в которых мать и дочь остервенело дерутся за партнера. А чего стоят смачные сетования мамаши по поводу мужской несостоятельности Хлестакова и красноречиво изображаемое ею же восхищение достоинствами слуги, представленного этаким гигантом большого секса!

Меня прямо-таки убил наповал аргумент Дениса Радченко: на мой упрек в дурновкусиии (в мюзикле использован пошлейший бородатый каламбур на тему яиц) он искренне возразил: «Но Ернев запретил делать купюры или что-то менять в либретто, ведь это его авторский текст!» То есть получается, что Гоголя можно кромсать вкривь и вкось, а Ернев неприкосновенен, как священная корова?!

Увы, с молчаливого согласия «продвинутых» театральных деятелей целая армия ерневых паразитирует на русской классике, беззастенчиво препарируя ее в угоду низменным вкусам. И вот таким варевом собираются потчевать школьников.

В финале режиссер выводит на авансцену самого Гоголя, который произносит монолог, призванный усилить социальный мотив спектакля. И все-таки неприятный осадок от обманутых ожиданий остается. А ведь эти художественные промахи вполне устранимы, достаточно очистить некоторые сцены от излишней вульгарности и словесной шелухи. 

Справедливости ради стоит вспомнить, что с «Ревизором» экспериментировали не однажды. Спектакль Мейерхольда, поставленный в 1926 году, был полностью решен как иррационально-мистическое зрелище. Константин Сергеевич Станиславский, оценивая новинку, заметил, что режиссер «из Гоголя сделал Гофмана», а талантливый пересмешник Михаил Зощенко написал: «Принцип вечного движения близок к разрешению. Для этой благородной цели можно использовать вращение Гоголя в своей могиле по поводу постановки его «Ревизора» нашим гениальным современником». Будет жаль, если очередная постановка комедии заставит многострадального автора перевернуться в гробу еще раз…

Надежда ЕМЕЛЬЯНОВА.

Фото Елены ШКАТОВОЙ.